Значение слова СОФИЯ в Новейшем философском словаре

СОФИЯ

(греч. sophia - мастерство, знание, мудрость) - смыслообраз античной, а позднее христианской и в целом европейской культуры, фиксирующей в своем содержании представление о смысловой наполненности мира, полагание которой фундирует саму возможность философии как постижения преисполненного смысла мироздания (греч. philisophia как любовь, влечение к мудрости, генетически восходящее к philia - филия, любовь и sophia). Исходно в древнегреческой культуре термин "С." был соотносим с творчеством ремесленника - демиургоса, созидающего вещи, исполненные смысла, т.е. устроенные в соответствии с принципом, разумности и целями прикладной операциональности, что и обеспечивало возможность их продажи (см. у Гомера о С. обученного Афиной плотника в "Илиаде", XY). Античная философия фокусирует внимание на смыслообразующем аспекте С, которая определяется как "знание о сущности" (Аристотель) или "знание о первопричинах и умопостигаемой сущности" (Ксеио-крат), по-прежнему соотносясь с субъектом, но - в отличие от дофилософской традиции - не с субъектом деятельности, но с познающим субъектом. Однако древнегреческой философией (в лице Платона) осуществляется своего рода онтологический поворот в интерпретации С: последняя семантически связывается с трансцендентным субъектом космосозидания (Демиургом в отличие от ремесленника-демиургоса), выступая в человеческой системе отсчета в качестве интеллегибельной сущности. По формулировке Платона, С. есть "нечто великое и приличествующее лишь божеству" (Федр, 278 D), и Демиург творит мир в соответствии с извечным софийным эйдотиче-ским образом (Тимей, 29 а). Неоплатонизм обозначает термином "С." архитектонику эйдосов, которая "есть знание самой себя и С. самой себя, на самое себя направленная и самой себе сообщающая свойства" (Прокл). Исходный эйдо-тический образец С, однако, прозревается человеком в феноменологии вещей, открытой для постижения (платоновское "припоминание", например), позволяя говорить о мудреце именно как о любителе мудрости, т.е. о стремящемся к ней: восхождение к истине по лестнице любви и красоты (см. Платон), гносеологическая интерпретация Эроса у неоплатоников (см. Любовь) и т.п. Онтологический аспект С. выдвигается на передний план в религиозно-философских системах монотеизма. Так, в рамках иудаизма может быть зафиксирована идея софийного (эйдотического) образца (закона) как лежащего в основе творения как фундаментального творческого акта: "Бог воззрил на закон и сотворил мир" (Талмуд, Рабба Бер. 1. 1). Используя античную терминологию, можно сказать, что в рамках монотеистической традиции абсолютный образец, мудрость Божья в исходном своем бытии может быть обозначена как Логос; будучи же воплощена в Творении, Божественная мудрость выступает как С, плоть которой (материя, семантически сопряженная - от античности - с материнским началом) придает ее семантике женскую окрашенность: шехина в иудаизме как женская ипостась Бога и христианская С. В сочетании с характерной для теизма установкой на глубоко интимное, личностное восприятие Абсолюта, это задает персонификацию С, как женского божества, характеристики и проявления которого изначально амбивалентны: С. может быть рассмотрена в ее отношении к Богу и в ее отношении к человечеству, являя в каждой системе отсчета специфические свои черты. По отношению к Богу С. выступает как пассивная сущность, воспринимающая и воплощающая его творческий импульс (ср. с древнеиндийской Шакти - женским космическим началом, соединение с которым является необходимым условием реализации космотворческой потенции Шивы, - см. Тантризм). Однако, если восточная версия космогенеза предполагает в качестве исходной своей модели фигуру сакрального космического брака, сообщающего Шиве творческую энергию Шакти, то христианская С, сохраняя женский атрибут "многоплодной" креативности, практически лишается - в соответствии с ситемой ценностей аскезы - какой бы то ни было эротической семантики, которая редуцируется к таким характеристикам С, как "веселие" и свободная игра творчества (Библия, Прем., VIII, 30-37). Семантические акценты женственности, с одной стороны, и внесексуально-сти - с другой, задают вектор интерпретации С. как девственницы (ср. мотив соблюдения целомудрия как залога сохранения мудрости и колдовских сил в традиционной мифологии, деву Афину в классической и др.). С. рождается в мир, исходя "из уст Всевышнего" (Библия, Сир., 24, 3), будучи прямым и непосредственным порождением Абсолюта: С. выступает как "дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя" (Прем. Сол., 7, 25 сл.), фактически тождественное ему в мудрости и славе (ср. с рождением Афины из головы Зевса). Трактовка девственной С. как зачинающего лона по отношению в Богу приводит к последующему семантическому слиянию ее образа с образом девы Марии, непорочность и просветленность которой привносит в тварный мир смысл (эквивалентный приходу Мессии), придавая ему, таким образом, софийность (например, у немецкого мистика Г. Сузо (ок. 1295-1366), ученика Мейстера Экхарта). В обратной ситуации полного растворения Божественной сущности С. в тварном бытии, семантически изоморфного утрате девственности, возникает образ падшей С, как, например, в гностицизме, где С.-Ахамот, пребывая во мраке, несет в себе лишь отблеск гнозиса (знания, мудрости), и ее стремление к воссоединению с Богом выступает залогом тотальной гармонии Плеромы, семантически эквивалентной креационному мироустроению. Что же касается другой стороны С, то в отношении к человечеству она выступает как персонифицированное Божественное творчество: ветхозаветная С.-художница (Притч., 8, 27-31), смысловая наполненность творения. В контексте западного христианства культурная доминанта рациональности задает интерпретационный вектор, в рамках которого образ С. сближается с понятием логоса, во многом утрачивая свои внелогосные характеристики: например, С. как "бестелесное бытие многообразных мыслей, объемлющее логосы мирового целого, но при том одушевленное и как бы живое" (Ориген). В этой связи С. фактически лишается женской персонифицирован-ности, семантически отождествляясь в западном христианстве с Христом как Логосом - Иисус как "Божия слава и Божия премудрость" (1 Кор., 1, 24) - или даже с Духом Святым (монтанизм). Вместе с тем, в мистической традиции католицизма продолжают артикулироваться персонифицированно женские, внелогостные черты С, восходящие к ранней патристике. Так, у Беме термин С. выступает единственным залогом просветвления "темного" тварного мира: если земной, т.е. "плотский" мир мыслится Беме как "поврежденный" (порча духа при воплощении: запретный "плод был поврежден и осязаем...; таковое же плотское и осязаемое тело получили... Адам и Ева"), то единственным пронизывающим тварный мир светом выступает С. как "блаженная любовь", "мать души", "благодатная невеста, радующаяся о женихе своем". "Просветвленный человеческий дух" способен постичь и возлюбить ее (фило-София как служение Господу), ибо, постигая бытие, "он восходит к тому же точно образу и тем же рождением, как и свет в Божественной силе, и в тех же самых качествах, какие в Боге". Аналогично - у Г. Арнольда в протестантском (пиетизм) мистицизме. В философии романтизма образ С. приобретает новую - лирическую - аранжировку, сохраняя однако ключевые узлы своей семантики. Так, например, у Новалиса С. артикулируется в контексте аллегорического сюжета, практически изоморфно воспроизводящего базовые гештальты Писания: в царстве Арктура, олицетворяющего собою дух жизни, С. одновременно и "высшая мудрость", и "любящее сердце"; являясь супругой Арктура, она покидает его, дабы стать жрицей у алтаря истины в "своей стране" ("природе, какой она могла бы быть") с целью пробудить, дав ей сакральное знание, свою дочь Фрею, жаждущую духовного просветвления и подъема (наложение христианской семантики на фольклорную основу сюжета спящей девушки - см. Ананка). Это знание дает Фрее возмужавший Эрос, и С. воссоединяется с Арктуром, что символизирует собою всеобщее единство и гармонию ожившего царства: венок Арктура из ледяных листьев сменяется живым венком, лилия - символ невинности - отдана Эросу, "небо и земля слились в сладчайшую музыку" (семантика сакрального брака, имеющая креационный смысл). В аксиологической системе галантно-романтического посткуртуазного аллегоризма Новалиса С. фактически отождествляется с любовью ("- Что составляет вечную тайну? - Любовь. - У кого покоится эта тайна? - У Софии."), Абсолютной Женственностью (именно С. наделяет Эроса чашей с напитком, открывающим всем эту тайну) и Девой Марией (постижение тайны приобщает к лицезрению Великой Матери - Приснодевы). Синтетизм христианской аксиологии (акцент Марии), сюжетов языческой мифологии (засыпающая и воскресающая Фрея, мифологема Великой матери), сказочно-фольклорных мотивов (спящая красавица, тема любовного напитка), куртуазного символизма (голубой цветок, лилия, роза) и реминисценций классического рыцарского романа (изоморфизм образа С. образу королевы Гиньевры из романов Артуровского цикла) - делает семантику С. у Новалиса предельно поливалентной. Архаические языческие смыслы детерминируют и тот семантический пласт "Фауста" Гете, где в эксплицитной форме поставлен вопрос о С. как "вечной женственности", гармонии телесного и духовного начал, необходимой человечеству в качестве альтернативы, культурного противовеса тотальному интеллектуализму. Таким образом, в своем отношении к человечеству С. оказывается столь же фундаментально значимой, сколь и в своем отношении к Богу. Важнейшим аспектом С. в этом контексте является то, что будучи феноменом, онтологически относящимся к Космосу как целому, С. и с человечеством соотносится лишь как с целым, конституированным в качестве общности (общины). В западной культуре с ее доминантой логоса как воплощения рациональности это приводит к постепенной (начиная с Августина) идентификации С. с церковью, истолкованной в мистическом духе в качестве "невесты Христовой" (см., например, "Надпись на книге "Песнь песней" Алкуина: "В книгу сию Соломон вложил несказанную сладость: // Все в ней полно Жениха и Невесты возвышенных песен, // Сиречь же Церкви с Христом..."). В противоположность этому, в восточной версии христианства оказывается доминирующей именно парадигма внелогостной С, задавая аксиологически акцентированную ее артикуляцию: сам факт крещения Руси был оценен митрополитом Илларионом как "воцарение Премудрости Божьей". В православной культуре складывается богатая традиция иконографии С, в агиографической традиции христианства имя "С." относится также к мученице, казненной императором Адрианом (2 в.) вместе с тремя ее дочерями - Верой, Надеждой и Любовью, - что в аллегорическом переосмыслении делает С. матерью основных христианских добродетелей. Проблема теодицеи в контексте восточнохристианской культуры формулируется как проблема этнодицеи, и идея народа-богоносца тесно связывается с идеей софийности, задавая в русской культуре идеал соборности, в русской философии - традицию софиологии, а в русской поэзии - идеал Абсолютной Женственности, стоящий за конкретными воплощениями его в отдельных женских ликах (B.C. Соловьев, Я.П. Полонский, М.А. Волошин, Вяч. Иванов, А.К. Толстой, А. Белый, А. Блок и др.) В этом контексте реальная возлюбленная выступает как "живое воплощение совершенства" (А. Блок), - само же совершенство есть С, для которой всегда и изначально характерна божественная сопричастность ("Бог сиял в ее красе" у Я.П. Полонского). В силу этого, устремляясь к совершенству женщины, мужчина неизменно устремляется к С. как олицетворенному совершенству (в терминологии аллегоризма B.C. Соловьева - к "солнцу", "лучами" которого выступают живые женские лица): "Порой в чертах случайных лиц // Ее улыбки пламя тлело... // Но, неизменна и не та, // Она сквозит за тканью зыбкой" (М.А. Волошин). Именно С. ("Дева Радужных ворот" у B.C. Соловьева) может на путях любви (всеобщей сизигии) даровать душе воскресенье и благодать Божию. Но дьявольским наваждением выступает олицетворенный в Доне Жуане искус узреть самую С, а не тени ее ("Небесного Жуан пусть ищет на земле // И в каждом торжестве себе готовит горе" у А.К. Толстого). Между тем, для B.C. Соловьева метафорические окликания С. служат вехами на пути духовного совершенствования (символическая система поэмы "Три свидания", фактически конгруэнтная аналогической системе "Новой жизни" Данте), а "софийный цикл" стихотворений задает аксиологическое пространство, в рамках которого причастность С. выступает максимальной ценностью. Вынашиваемая B.C. Соловьевым мечта о единстве христианства была органично сопряжена в его воззрениях с мистической идеей непосредственной причастности Первосвященника, которого он мыслил как объединителя христианской церкви (а себя - как исполнителя этой миссии) к женской сущности С. М.А. Можейко

Новейший философский словарь. 2012

Смотрите еще толкования, синонимы, значения слова и что такое СОФИЯ в русском языке в словарях, энциклопедиях и справочниках:

• СОФИЯ в Словаре-указателе имен и понятий по древнерусскому искусству:
  (греч. премудрость), Премудрость Божия в ветхозаветных книгах Притчей Соломоновых, Премудрости Соломона и Премудрости Иисуса, сына Сирахова, олицетворение высшей мудрости и …
• СОФИЯ в Справочнике Городов и столиц мира:
  БОЛГАРИЯ София - столица и крупнейший город Болгарии - расположена на южной окраине Софийской котловины у подножия живописного горного массива …
• СОФИЯ в Словаре значений Цыганских имен:
  (заимств., жен.) , в быту сокращ. до «Соня», ассоциируется с «Сонакай» - …
• СОФИЯ в Словаре указателе теософских понятий к Тайной доктрине, теософском словаре:
  (Греч.) Мудрость. Женский Логос гностиков; Вселенский Разум; и женский Святой Дух у …
• СОФИЯ в Православной энциклопедии Древо:
  Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". София (от греч., лат Sophia - мудрость) Столица Болгарии. См. София, город Женское имя. Предмет …
• СОФИЯ в Большом энциклопедическом словаре:
  столица Болгарии. Расположена на южной окраине Софийской котловины. Административный центр Софийской обл., самостоятельная административная единица 1,1 млн. жителей (1991). Транспортный …
• СОФИЯ в Большой советской энциклопедии, БСЭ:
  столица, крупнейший город, главный экономический и культурный центр Народной Республики Болгария. Занимает удобное географическое положение на путях, исстари проходящих по …
• СОФИЯ СВЯТЫЕ
  1) св. мученица, мать трех дочерей Веры, Надежды и Любви, после разных мучений усеченных мечом около 137 г., в Риме, …
• СОФИЯ Г. в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  (болгарск. Средец, турецк. София) — столица Болгарского княжества, занимает весьма выгодное положение вблизи центра Балканского полуострова, посреди целой сети проезжих …
• СОФИЯ СПБ. ГУБ. в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  часть г. Царского Села, С.-Петербургской губ. С., как самостоятельный город, основан имп. Екатериной II в 1780 г. Название свое получил …
• СОФИЯ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
  (Sophie, 1630—1714) — жена курфюрста ганноверского, дочь "зимнего короля" Фридриха V Пфальцского и Елизаветы Стюарт. Из дома своей жестокой матери …

Реферат на тему:

София (философия)

План:

Введение

• 1 Этимология
• 2 София в Ветхом Завете
• 3 В христианстве
• 4 София в западной традиции
• 5 София в русской философии
Литература
Примечания

Введение

Софи́я , Прему́дрость (греч. Σοφία - «мастерство», «знание», «мудрость», ивр. חכמה ‎) - понятие в античной и средневековой философии, иудаизме и христианстве, выражающее особое представление о мудрости или олицетворённая (воплощённая) мудрость.

В дофилософском употреблении (Гомер) - разумное умение в творчестве; «знание о сущности», о «причинах и источниках» (Аристотель).

В иудаизме и христианстве - олицетворённая мудрость Бога. Представление о Софии как о «Премудрости Божией» получило особое развитие в Византии и на Руси. В русской религиозной философии XIX-XX веков учение о Софии развивали В. С. Соловьёв, С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский.

В иудаистических и христианских религиозных представлениях космическое (часто женское) существо, содержащее в себе начала и идеальный прообраз мира. Аналог Тары в буддизме и Матери Книги в исламе.

1. Этимология

Термин «София» возник в Древней Греции как обозначение мудрости. У Гомера (Нот. П. XV 411-412) он тесно связывается с именем богини Афины, подчёркивая атрибут строительства и упорядочения, художества и рукомесла.

2. София в Ветхом Завете

Икона «Премудрость созда Себе дом» (Киевская).

В ветхозаветной традиции понятие Премудрости обозначает женское начало в Боге. Позднебиблейская дидактическая литература («Книга Премудрости Соломона», «Книга притчей Соломоновых», «Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова») даёт образ «Премудрости Божией», описанной как личное, олицетворённое существо. Она выступает как девственное порождение верховного Отца, до тождества к Нему близкая: «Она есть дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя» (Прем.7:25 и след.), вышедшее «из уст Всевышнего» (Сир.24:3; для сравнения: образ Афины - тоже девственницы, появляющейся из головы Зевса; по устойчивой схеме мифа, мудрость принадлежит деве).

В богословии Премудрость в своём отношении к Богу может рассматриваться как Его демиургическая, мироустрояющая воля. Она описывается (Прит.8:27-31) как «художница», по законам божественного ремесла строящая мир (что снова сближает её с Афиной); в природу этой космогонической Софии -«художницы» входит «веселие».

В раввинистической и позднее гностической мысли (знавшей также понятие «падшей Софии» - см. Ахамот) София сближалась с евр. re’shith и греч. arhh - оба термина означают «начало» - в смысле основания, первоначала, материнского лона изначальности. Специфику Софии составляет женственная пассивность, сопряжённая с материнской многоплодностью, её «веселие», а также глубинная связь не только с космосом, но и с человечеством (Прит.8:31 и др.), за которое она заступается. Если по отношению к Богу София - пассивно зачинающее лоно, «зеркало славы Божией», то по отношению к миру это - строительница, созидающая мир, как плотник или зодчий складывает дом как образ обжитого и упорядоченного мира, огражденного стенами от безбрежных пространств хаоса; дом - один из главных символов библейской Премудрости (Прит.9:1 и др.).

3. В христианстве

Интерпретация Софии как посредника между Богом и миром в христианстве восходит к гностику Валентину (II).

Некоторые представители христианской философии и богословия рассматривали Софию как личность. Ориген описывает её как хотя и «бестелесное бытие многообразных мыслей, объемлющее логосы мирового целого», но в то же время как «одушевлённое и как бы живое». В раннем христианстве представление о Софии сближалось с ликом Христа-Логоса (апостол Павел (1Кор.1:24) определяет Иисуса как «Божию силу и Божию премудрость»), а затем и с третьей ипостасью Троицы - Духом Святым (понятие женского рода в семитических языках и близкое Софии в аспектах игры, веселья, праздничности).

В латинской христианской литературе термин «Софии» вытесняется почти синонимическим обозначением мистически понятой «Церкви», и поэтому собственно «софиологии» католическая традиция почти не знает. Иначе в Византии, где большое значение получило развитие образа Софии как символа теократического принципа, и на Руси, куда христианство пришло под знаком Софии (митрополит Илларион описывает крещение Руси как приход «Премудрости Божией», то есть Софии; Софии были посвящены построенные в XI в. три главные православные церкви в княжествах Восточной Европы - в Киеве, Новгороде и Полоцке).

София - Премудрость Божия (новгородская). 2-я пол. XV века

На русской почве к XV-XVI вв. складывается богатая иконография Софии. София имеет облик Ангела;, её лик и руки - огненного цвета, за спиной - два крыла. Она одета в царское облачение (далматик, бармы), на голове - золотой венец. Ей предстоят (как Христу в иконографии «деисуса») молящиеся Дева Мария и Иоанн Креститель; над её головой виден по пояс благословляющий Христос (т. о., не тождественный Софии, но являющий Собой её «главу», примерно так, как Он же есть, по новозаветному учению, «Глава» Церкви).

Личный облик Софии как в византийско-русской, так и в католической традиции постепенно сближается с образом Девы Марии как просветлённой твари, в которой становится «софийным», облагораживается весь космос. В христианской агиографической традиции имя «Софии» носит также мученица, казнённая в Риме во II в. вместе со своими дочерьми Верой, Надеждой и Любовью (имена символичны - «Мудрость» как мать трёх «теологических добродетелей»).

4. София в западной традиции

На Западе специально к символу Софии обращается лишь немецкая мистика в лице Г. Сузо, а затем Я. Бёме, позднее - пиетизм (Г. Арнольд). Из рук немецкой мистики символ Софии принимает Гёте, но в противоположность Бёме и с сильным уклоном в язычество подчеркнув её материнские черты: Фауст, не удовлетворённый чистым интеллектуализмом и пребывающий в глубоком внутреннем одиночестве, находит избавление в приходе к С. («вечной женственности») - духовно-телесному началу, в котором сняты противоречия и помехи к человеческой коммуникации. София символизирует при этом мировую меру бытия. Фауст, разрушив отжившую средневековую меру и выйдя к техническому активизму, оказывается в опасности утратить вообще всякую меру, и Гёте спешит привести его к свободной и разумной мере - Софии. Образ Софии воспринимает и Новалис. Но продолжается развертывание и «антисофийных» возможностей новоевропейского индивидуализма (образы разрушительной «анти-Софии» в музыкальных драмах Р. Вагнера - Брунгильда, Изольда, Кундри).

5. София в русской философии

Софийные идеи в России в начале XX века развивали философ Владимир Соловьёв, священники Павел Флоренский и Сергий Булгаков.

Для Вл. Соловьёва София есть «…единство истинное, не противополагающее себя множественности, не исключающее ее, но… всё в себе заключающее» , что выливается в универсалистскую утопию, где ни одно из противостоящих начал каждой антитезы (авторитет и свобода, традиция и прогресс и т. п.) не подлежит упразднению, но всему должно быть указано его «настоящее» место в свободном всеединстве (срв. аналогичные идеи в неотомизме). Инициатива Соловьёва была подхвачена т. н. «русским ренессансом». Флоренский, внесший существенный вклад в научное изучение истории образа Софии (историко-философский и иконографический экскурсы), видит в Софии «идеальную личность мира», «психическое содержание» разума Божества, мудрость как целомудрие, которым поддерживается целость мира, «актуальную бесконечность» (см. «Столп и утверждение истины», 1914, с. 319-92). Систематическим развитием этого круга идей занимался С. Булгаков, подчеркивавший неприменимость к Софии антитез «…абсолютного и относительного, вечного и временного, божественного и тварного» («Свет невечерний», М., 1917, с.216). Вокруг понятия Софии, движется мысль Н. О. Лосского, С. Л. Франка с его «панентеизмом» и др.

Несмотря на статус священнослужителей Церкви некоторых из вышеозначенных мыслителей, софиология никогда не акцептировалась как признанный раздел православного богословия; более того, была осуждена как ересь на Архиерейском Соборе Русской Зарубежной Церкви 1935 года .

Литература

• Вл. С.Соловьев, «Чтения о Богочеловечестве», «Чтение Воьмое».
• П. А. Флоренский, «Столп и утверждение Истины», М.:"Путь", 1914; глава «Письмо девятое: София».
• С. Н. Булгаков, «Свет невечерний», М.:"Путь", 1917, Отд. второй, «Софийность твари».
• Е. Н. Трубецкой, «Смысл жизни», Москва, Тип. т-ва И. Д. Сытина, 1918; глава III «София».
• Прот. Георгий Флоровский, «О почитании Софии, Премудрости Божией, в Византии и на Руси».
• Т. Шипфлингер, «София-Мария. Целостный образ творения»: пер. с нем., Б.м.: "Гнозис Пресс - Скарабей", 1997.

Учение о Софии ярко выражает своеобразие философии Вл. Соло­вьева. София - не только понятие, но и образ, придающий философ-

1 ЛосевА.Ф. Указ. соч. С. 125.

2 Зенъковский В.В. История русской философии. Л., 1990. Т. 2. Ч. 1. С. 20.

1 Соловьев Вл. Собр. соч. СПб., 1912. Т. 3. С. 102.

ским взглядам русского мыслителя романтическую приподнятость и поэтическую возвышенность. В образе Софии наглядно обнаруживает­ся особое, утонченно-трепетное, отношение Вл. Соловьева к миру, характерное также для его философии.

Учение о Софии - типичное метафизическое учение, т.е. представляет собой умозрительную гипотезу, которая не может быть ни доказана, ни опровергнута методами естественных наук. В условиях все большего рас­пространения научного («положительного») мировоззрения, отвергаю­щего метафизические сущности, Вл. Соловьев смело идет по стопам Платона - основателя метафизики. Русский философ Вл. Эрн (1882- 1917) так оценивал учение о Софии: «Первый после Платона Соловьев делает новое громадное открытие в метафизике. В море умопостигаемого света, который безобразно открылся Платону, Соловьев с величайшею силою прозрения открывает определенные ослепительные черты вечной женственности» 1 . София и есть вечная женственность - образ красоты, хрупкости, порождающего начала и в то же время - двойственности, переменчивости и безразличия. Это обобщенный образ земного (эмпи­рического) мира - мира противоречивого и обманчивого и одновре­менно одушевленного и прекрасного. В образе Софии нашли свое отра­жение различные идеи и представления, известные в истории мысли. Вл. Соловьев синтезировал идею дуальности (двойственности) Платона, понятие Души мира неоплатоников, христианское учение о Премудро­сти Божией, представления о познании средневековых мистиков, образ беспорочной красоты Девы Марии (Матери Божией).

Мысля Софию как философское понятие, Вл. Соловьев одновре­менно представлял ее совершенно наглядно --в виде прекрасной женщины. Она трижды в течение жизни являлась ему в видениях, о чем он рассказал в стихотворении «Три свидания». Первый раз это произошло в детстве, когда будущему философу шел десятый год, в церкви, во время богослужения. Второй раз - в читальном зале Бри­танского музея в Лондоне. Здесь София повелела ему быть в Египте, что и стало причиной неожиданного путешествия Вл. Соловьева из Лондона в Египет. Наконец, третье «свидание» состоялось в египетс­кой пустыне, недалеко от Каира, куда философ направился пешком, явно ожидая новой встречи. Можно сказать, что образ Софии был для него своеобразной музой, вдохновлявшей его. Одновременно София - важнейшее понятие философской системы.

Понятие Софии прямо или косвенно фигурирует во всех произве­дениях Вл. Соловьева. Это означает, что без него философ не мог обой­тись при решении самых разнообразных вопросов. Специально софи-ологии посвящена рукопись «София» (на французском языке), над которой он работал в 1876 г., во время своей первой заграничной

1 Эрн В.Ф. Гносеология B.C. Соловьева//О Владимире Соловьеве. М, 1911. С. 134.

поездки. Эта рукопись не предназначалась для публикации. Исследо­ватели творчества Вл. Соловьева рассматривают ее как первый, самый общий и черновой набросок будущей системы.

В понятии Софии заключено множество смыслов. Оно выпол­няет в философской системе Вл. Соловьева также и разнообразные функции,

Вотпервых, очевидно, что при помощи столь ненаучного понятия, которое гораздо ближе стоит к области поэтического творчества, чем к науке, Вл. Соловьев сознательно стремился избегнуть односторонне-ра­ционалистического характера своей философии. Мыслитель всегда стре­мится избегать всякой односторонности. Это было его программным положением, прямо вытекающим из принципа всеединства. Одной из таких односторонностей он считал рационализм. Рационализм, возве­денный в принцип философии, неизбежно стремится изгнать из жизни момент неопределенности, иррациональности и сверхрациональности. Тем самым рационализм недопустимо упрощает и обедняет жизнь, пре­вращает ее в голую схему. Чтобы избегнуть отрицательных сторон раци­онализма не только на словах (т.е. путем его осуждения), но и на деле, следовало избегнуть его в создаваемой системе. Этому и служит понятие Софии, придающее философии Вл. Соловьева чувственно-эмоциональ­ный и религиозно-поэтический характер.

Во-вторых, София играет роль «соединительного моста» между рацио­нальным содержанием философии и ее поэтически-возвышенной стороной. Дело в том, что София это первообраз мира, иначе говоря, идеальный план мира. С помощью понятия Софии Вл. Соловьев утверждает, что мир не сводится к хаотической стороне: в нем существен момент упорядо­ченности. В мире действуют законы - физики, химии, геометрии, социоло­гии и т.д. Под внешним хаосом и неупорядоченностью всегда можно найти упорядоченность и закономерность. Такое понятие Софии родствен­но понятию Души мира неоплатоников, под которой они как раз и понимали идеальный план мира, помещенный в сам этот мир, т.е. план, реализованный в материи. Реализованный план неизбежно связан с его искажениями. Именно поэтому человеку потребны специальные усилия для того, чтобы познать закономерности мира, т.е. «извлечь» идеальный план из материи, сформулировать законы и теории. Мир прячет свою истинную сущность, свою душу. В этом состоит его «мудрость» божественно­го происхождения - София. В-третьих, закономерности мира, однако, не могут быть сведены к законам механической причинности, известным естествознанию. Эти законы (а не только их проявления) бесконечно многообразны и изменчивы. Это значит, что мир одушевлен, подобно тому как одушевлен отдельный человек, отдельное живое существо. Вл. Соловьев бы полностью подписался под стихами Тютчева:

Не то, что мните вы, природа: Не слепок, не бездушный лик -В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык...

В-четвертых, понятие Софии индивидуализирует понятие Души мира. Всякая душа индивидуальна. Но когда речь идет о душе лишь как об абстрактном понятии, то познать ее во всей полноте невозможно. Для этого ее надо представить конкретно - в виде определенного лица, личности. Абстрактную душу невозможно и любить - любить можно лишь конкретное лицо, которое можно ощутить или предста­вить наглядно. Именно поэтому Душа мира получает у Соловьева кон­кретно-наглядное выражение.

В-пятых, София - символ и наглядный образ любви. Любовь же - то, что объединяет. София и есть объединяющее начало. Мир не рас­сыпается на отдельные части, хотя и состоит из множества разнооб­разных и разнокачественных предметов. При внимательном рассмот­рении мы видим, что все части взаимосвязаны и взаимообусловлены. Следовательно, существует то, что его объединяет. Это София - на­чало любви. В одном из самых знаменитых своих стихотворений Вл. Соловьев писал:

Смерть и время царят на земле, - Ты владыками их не зови, Все, кружась, исчезает во мгле, Неподвижно лишь солнце любви.

В-шестых, наибольшую роль София играет не по отношению к природе как таковой (т.е. взятой вне человека), а по отношению к человеческому обществу и истории. София есть то, что объединяет человечество, всех людей, причем не только живущих в настоящее время, но все поколения, прошлые и нынешние. В развитии общества София впервые являет себя непосредственно. Это происходит с мо­мента возникновения христианства, которое Вл. Соловьев считает ре­лигией любви. В истории общества действует божественная мудрость. Об этом свидетельствует прогресс в развитии общества, рост науки, образования. Прогресс можно усмотреть и в развитии философии. Вместе с тем, прогресс противоречив, он связан со многими нрав­ственными потерями. Главная причина этих потерь в отходе от хрис­тианства больших масс людей, с одной стороны, а с другой - него­товность церкви ответить на требования времени.

В-седьмых, София - это «тело Христово», или христианская цер­ковь. Церковь является обязательным посредником между Богом и че­ловеком. Вне церкви никакая вера в Христа невозможна. Церковь есть соборное объединение людей. Это добровольное объединение, возника­ющее на основе общей веры, общих идеалов и ценностей. Церковь - это единение в любви. Поэтому церковно-соборное объединение явля­ется положительным образцом для всякого творческого объединения, предполагающего не ущемление прав и достоинства личности, а, наоборот, утверждающего свободу индивида.

Эволюция понятия «София» в философии Вл. Соловьева

А. А. Иванова

Философия Вл. Соловьева относиться к Х1Х веку, а ведь уже наступил ХХ!, но нас по - прежнему притягивают к себе труды великого русского мыслителя. С одной стороны, мы обращаемся к теоретическому наследию Соловьева только ради изучения истории русской философии. Но разве этого хотел философ, разве для этого он посвятил всю свою жизнь на создание метафизики всеединства, чтобы после смерти кануть в лету? Нет!

Во-первых, он заложил традицию философии всеединства, повлияв на таких мыслителей, как С. Н. Булгаков, П. А. Флоренский, Л. П. Карсавин, С. М. Соловьев, С. Н. и Е. Н. Трубецкие. Но, опять же, не это главное.

Во-вторых, Соловьев был не просто философом, который витал в метафизических заоблочностях, он был практическим философом. И проблемы, которые он решал, были направлены на жизнь земную, человеческую, а точнее, он пытался найти некую нить, которая соединяла бы жизнь земную с жизнью небесной. Актуальность данной темы заключается в принципе Вл. Соловьева, который гласит, что мир божественный и внебожественный "различаются не по существу, но по положению". Небо и земля, Бог и человек это - по сути два противоположных полюса, но, введя понятие "София" в свою философскую систему и сделав ее идеальным универсумом, Соловьев соединяет эти полюса. В результате чего София выступает неким звеном, который связывает творца и творение. Поэтому получается, что "все то, что мы совершаем на земле во времени, есть воспроизведение того, что было и есть в Боге".

Что касается традиции, в которой рождалась метафизика всеединства, то мы поймем, почему он так сильно хотел соединить то, что до него противопоставлялось. Русская философская традиция складывалась весьма не просто. Она черпала свои идеи из святоотеческого наследия, но во времена богословского застоя резко переметнулась на Запад. В результате чего возникает двойственность в русской философской мысли. Пытаясь, сохранить свои народные корни, она в тоже время не желала примыкать к холодному рационализму Запада. Именно в эти трудные времена для русской мысли и рождается метафизика всеединства Вл. Соловьева.

Многие исследователи философского наследия Вл. Соловьева приписывали довольно высокий статус софиологической тематики: П. П. Гайденко, Э. Л. Радлов, Д. А. Крылов, Н. О. Лосский.

Но вот В. В. Зеньковский утверждает, что София не могла выступать исходной идеей в творчестве Вл. Соловьева и может рассматриваться отдельно от всей его системы. Но в силу того, что София носит сквозной характер, она занимает особое положение в метафизики всеединства. Благодаря своему статусу она способна выполнять различные функции: 1) Она соединяет всю философскую систему Вл. Соловьева, делаяя ее целостной; 2) Какими бы идеями не занимался философ, она везде находит свое применение, а главное, что София при этом занимает главенствующее положение.

При анализе данной темы возникают следующие проблемы: 1) постоянная эволюция взглядов Вл. Соловьева; 2) двойственность Софии - то она мировая душа, то Премудрость Божия; 3) стремление В. Соловьева объединить два разных способа мышления, два разных типа диалектического построения системы, то есть он пытается соединить христианскую троицу с двойной природой Бога.

Именно Шеллинг приводит Соловьева к тому, что он становится пантеистом. Но русский философ делает небольшую попытку снять с себя обвинения в пантеизме. Разделив мир на бытие и сущее, он устанавливает тем самым между трансцендентной основой мира и самим миром связь необходимости, которая постигается только рациональным путем. Такая интерпретация носит пантеистический характер, и, желая избежать этого, Соловьев как раз и акцентирует внимание на отсутствие обратной связи между бытием и сущим. Если бытие с необходимостью вытекает из сущего, то сущее, напротив, свободно от бытия, не обусловлено им. Именно для того, что бы подчеркнуть эту свободу сущего от бытия, Соловьев называет его так же сверхсущим. Однако это не спасает русского мыслителя.

Использование компаративного метода по отношению к различным этапам творчества русского мыслителя позволяет нам глубже проникнуть в суть философской рефлексии Вл. Соловьева. Тогда сам философ выступит как толкователь своих идей. Чтобы решить проблемы, которые были обозначены выше, я взяла на себя смелость разделить всю философскую систему на три этапа: прошлое, настоящее и будущее. На каждом этапе София выполняет определенные функции, что позволяет ей эволюционировать.

Прошлое

На этом этапе рассматривается функция Софии в домирном существовании Бога, где она предстает как основа его существования. Здесь очень сильно проскальзывает влияние на Соловьева мистики, каббалы и шеллингианства, а так же мы обнаруживаем явное расхождение философа с библейской догматикой.

В первоначальном виде теория Вл. Соловьева была один в один схожа с теорией Шеллинга. Бог - сущее, и он не отделим от основы своего существования, которая есть воплощение хаоса и зла. Здесь София понимается как мировая душа. И получилось так, будто зло заложено в Боге, то есть носит метафизический характер. Конечно, с одной стороны Соловьев прав, ведь вне Бога ничего не может существовать, иначе это бы его ограничивало. Но с другой стороны, признать раздробленность в самом божестве он не мог, поэтому в книге "Россия и вселенская церковь" исправляет это положение. В этом произведении София - это Премудрость Божия. Премудрость Божия - это носительница Божественных идей, по образу которых сотворил мир.

Не будем забывать о том, что на этом этапе еще не было человека, он был только потенциально заложен в Премудрости Божий, и как потенция человек совечен Богу, но если говорить о физическом возникновении мира, то здесь Соловьев напоминает Дарвина. Известный нам земной человек возник в процессе эволюции, "появившись на земле в определенный момент времени как заключительное звено органического развития на земном шаре".

Настоящее

В этой части рассматривается функция Софии, которая заключается в том, что она обращает свой взор на человека. Здесь Соловьев спасает двойственность Софии. София отпадает от Бога в силу того, что хочет обладать всеми вне Бога, она приобщается к эгоизму и превращается в мировую душу. Мировая душа становится низшим противообразом Премудрости Божией. Тем самым, раскол происходит уже не в самом Божестве, а в Премудрости Божией. Именно после отпадения мировой души на земле возникает раздробленность, множественность. Мир теперь противопоставлен Богу, но именно через Софию Соловьеву удается удержать эту тонкую нить между небом и землею, между творцом и его творением.

Будущее

Здесь в полной мере проявляются надежды Вл. Соловьева, его мечты о богочеловечестве и свободной теократии. София теперь рассматривается как богочеловечество, как вечное человечество. Но в месте с тем, когда говорят о вечном человеке, подразумевается не родовое понятие "человек", не человечество как имя собирательное, а нечто другое. Говоря словами самого Соловьева, "софийный, идеальный человек не есть только универсальная общая сущность человеческих особей, от них отвлеченная, а это есть универсальное и вместе с тем индивидуальное существо". Даже если учесть тот факт, что София отпала от Бога, то она по - прежнему испытывает смутное желание приобщиться к Божеству, она тяготеет к единству. Поэтому, когда-нибудь мировая душа найдет верный путь к Богу, сможет подавить в себе эгоизм.

Что касается идеи свободной теократии, то она довольно проста. Теократия для Соловьева есть Царство Божие в земном его осуществлении. Цель вселенской теократии - это осуществление Божественного закона в мире человеческом, воплощение небесного в земном. Цель эта может осуществиться только через отдачу себя церкви. А церковь, по Соловьеву, есть тело Божие на земле. А тело Божие и есть Премудрость Божия.

Таким образом, человечество через церковь должно стать богочеловечеством, и только тогда на земле наступит царство Божие, и тогда возникнет второе всеединство.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://content.mail.ru/arch/arch_22584.html

Учение о Софии, имеющее богатую родословную (принцип Софии, женского начала в Божестве, которое в отличие от смыслового, активного, оформляющего начала Логоса является началом эстетическим, художническим, завершающим, встречается не только в христианстве, но практически во всех религиозно-мистических учениях средиземноморских и ближневосточных культур), составляет ядро и нерв булгаковских интуиций. Именно в этом учении, как ни в чем другом, сказался субъективный характер его религиозных переживаний и интеллектуальных замыслов. Никто другой не посвятил столько сил и времени разработке учения о Софии, как Булгаков, и именно вокруг его сочинений разгорелись в церкви наиболее ожесточенные споры. И если правомерно говорить о софиологии как определенном направлении в русской мысли (что, впрочем, представляется не вполне оправданным, ибо софиологии как особого направления или школы в русской философии не существовало), то именно Булгаков предстает в нем центральной фигурой.
Первым зрелым опытом софиологии Булгакова можно считать его книгу «Философия хозяйства. Часть 1. Мир как хозяйство», защищенную в 1912 г. в Московском университете в качестве докторской диссертации по политической экономии. Еще в 1905 г., в разгар увлечения «христианским социализмом», Булгаков замышляет создать нечто вроде краткого курса по политической экономии для православных священников. Хозяйство для Булгакова не только общественный и родовой процесс, но и процесс религиозный, в основе своей божественный (с чем категорически не согласился Бердяев, видевший в хозяйстве тяготящую необходимость, проявление падшего состояния человека), содержанием которого является восстановление утраченной связи между природой творящей и природой сотворенной. В связи с этим в книге ставится проблема трансцендентального субъекта хозяйства, т. е. задается вопрос - кто Хозяин и кто хозяйствует? Здесь-то как раз и появляется мировая душа, которая никак не отличается от Софии в духе раннего творчества Соловьева. Множество индивидуальных, независимых друг от друга человеческих сознаний и воль, действующих в истории, метафорически уподобляется зеркалу, разбитому на множество осколков, из которых каждый по-своему и самостоятельно отражает мир. Органическая связь между ними, кажется, существует только на уровне рода. Однако Булгаков склонен видеть эту связь на более глубинном уровне, где род освещается и освящается софийным светом. «...Историческое человечество, а в нем и каждая личность, онтологически причастны Софии, и над дольним миром реет горняя София, просвечивая в нем как разум, как красота, как... хозяйство и культура. Между миром как космосом и миром эмпирическим, между человечеством и Софией, существует живое общение, которое можно уподобить питанию растения из его корней»’. Хозяйство, в рамках которого мыслится Булгаковым и человеческое творчество, не содержит в себе ничего метафизически нового, это «воссоздание, воспроизведение данного, сделавшегося заданным», аналог платоновского припоминания. Притязание на абсолютное творчество, «от себя», а не «от Творца», характеризуется философом как сатанизм. Это не могло не задеть
Н. А. Бердяева, который в очерке «Возрождение православия (о. С. Булгаков)» так охарактеризовал выраженную в «Философии хозяйства» позицию Булгакова: «Он остался экономическим материалистом и перенес свой экономический материализм на небо, небо оросил трудовым потом... Булгаков чувствует мир, как хозяйство, и Бога, как Хозяина. Человек - управляющий этого Хозяина, которому поручено возделывать землю. Человек не имеет своей собственности. И он может лишь управлять, возделывать, хозяйничать на господской, хозяйской земле, но не может быть творцом, не может быть оригинальным художником жизни».
Хаокосмос, в который ввергнут мир, мыслится Булгаковым как последствие «нарушения изначального единства Софии, смещения бытия со своего метафизического центра, метафизической деценгрализованности». В многообразии привлекаемых источников, среди которых Ан- гелус Силезиус, Декарт, Кант, Шеллинг, Коген, Соловьев, мы видим нарождающуюся специфику философского стиля Булгакова - балансирующего на грани эклектизма идей, жанров, стилей, но все же одушевленного и сцементированного авторской интуицией.
Если говорить о философском содержании «Света невечернего», то можно с полным правом сказать, что в центре этой работы лежит раскрытие христианского учения о теогонии, т. е. сотворении мира, и теофании, т. е. явлен- ности Бога миру, причем особое место у Булгакова в изложении этих вероучительных догматов занимает учение о Софии как посреднике и умопостигаемой материи миротворения.
Творение мира Богом мыслится им как «са- мораздвоение Абсолютного», как «жертва Абсолютного ради относительного, которое становится для него «другим»...». При этом он опирается на идущую от Соловьева теорию о двух центрах в Абсолютном, один из которых приобретает потенциальный характер. Корни этой концепции Абсолютного - в немецкой мистике, представленной прежде всего Бёме и Шеллингом. Книга Булгакова открывается обширным экскурсом в традицию апофати- ческого (отрицательного) богословия, с позиций которого бёмовско-шеллинговская традиция подвергнута обстоятельному рассмотрению. В учение о небытии, изливающем из себя бытие, или о пресущественном мраке, из которого происходит свет, по словам творца апо- фатического богословия Дионисия Ареопаги- та, Булгаков вносит существенное различение двух типов небытия, ничто, из которого, согласно Библии, творится мир. Два вида небытия -укон и мест - связаны с двумя видами греческого отрицания: первое соответствует полному отрицанию бытия - ничто, второе -же - лишь его невыявленности и неопределенности - нечто. Меон, как вид небытия, есть собственно «хаос полусуществований» (если заимствовать поэтическую метафору И. Анненского), он, по словам Булгакова, скорее относится к области бытия, ему принадлежат все богатство и вся полнота бытия, хотя потенциального и невыявленного. Из какого же небытия создан мир? Допущение, что он создан из божественного меона, приводит к тому, что мир вообще не создан, но является эманацией, истечением Божества, т. е., по сути, приводит к пантеизму. Булгаков принимает другую возможность: «...мир создан из ничего в смысле укона, и потому первым, основным и существенным актом творения было облечение его меоном. Это превращение укона в меон есть создание общей материи тварно- сти, этой Великой Матери всего природного мира». Это допущение является основным для первой версии булгаковской софиологии, потому что эта «богоматерия» (такое понятие встречается у Соловьева и С. Н. Трубецкого), или материя в Боге (это понятие идет от Дунса Скота), или Матерь мира, греческая Деметра, Мать-земля, которая вслед за Достоевским сравнивается Булгаковым с Богородицей, определяется впоследствии как тварная София, вбирающая в себя черты платоновского «умного космоса», или мира идей, которые, в свою очередь, оказываются в интерпретации Флоренского - Булгакова - Лосева отнюдь не бестелесными сущностями, но обладают особой эфирной телесностью. Итак, «ничто как бытие-небытие» есть специфическая черта тварности (сотворенного). Таким образом, мир приобретает свою онтологическую (бытийную) сущность через Абсолютное и в Абсолютном. Сам по себе он есть ничто, но через причастность к источнику творения оказывается «становящимся Богом» или, по
В. С. Соловьеву, «становящимся абсолютным».
Определения, которые Булгаков дает Софии, по сути, повторяют ее характеристики у Флоренского в книге «Столп и утверждение Истины»: Ангел-хранитель твари, начало путей Божиих, предмет Любви Божией или любовь Любви, «Идея» Бога, Мировая Душа, Вечная Женственность. Высшим проявлением софийности являются церковь, Богоматерь, небесный Иерусалим, «Новое небо» и «Новая земля». Может быть, более отчетливо подчеркнуто промежуточное бытие Софии между Богом и тварью - «одновременно разъединяющее и соединяющее», что придает ей характер посредника. Стремясь избежать раздвоения Софии, Булгаков характеризует ее аристотелевским термином «энтелехия»: мир есть София в своей основе и не есть София в своем состоянии. Соответственно мир представляет собой арену софийной теургии (мистического творчества), через хозяйство и искусство (София открывается в мире как красота) миру должен быть придан его софий- ный первообраз; этот процесс философ иногда называл не совсем удачным словом «осо- фиение». Понимание Булгаковым этого процесса как обусловленного субстанциальным присутствием самого Божества в мире через Софию было объектом критики Е. Н. Трубецким, а впоследствии автором работы «Спор о Софии» (Париж, 1936) В. Н. Лосским. Е. Н. Трубецкой в книге «Смысл жизни» отмечал, что если понимать Софию так, как понимал ее Булгаков, т. е. считать, что она относится к миру временному как природа творящая к природе сотворенной, то очевидно, что человеческая свобода, да и вообще свобода твари при этих условиях обращается в ничто.
Определяя онтологический статус Софии, Булгаков писал: «...как любовь Любви и любовь к Любви, София обладает личностью и ликом, есть субъект, лицо или, скажем богословским термином, ипостась; конечно, она отличается от ипостасей Св. Троицы, есть особая, иного порядка, четвертая ипостась».
Впоследствии, в эмиграции, Булгаков откажется от трактовки Софии в качестве «особого рода четвертой ипостаси» и вообще как ипостасного (т. е. имеющего особую личность) бытия. Изменение трактовки наметилось в статье 1924 г. «Ипостась и ипостас- ность» с подзаголовком «Scholia к Свету невечернему», где он отмечает, что София не имеет собственной ипостаси, но в то же время она не является лишь атрибутом или аллегорией Божества. Она обладает ипостаснос- тью, «способностью ипостазироватъся, принадлежать ипостаси, быть ее раскрытием, отдаваться ей», «она сливается с триипос- тасностью, как в триединстве, так в отдельности и с каждой из ипостасей». В то же время София в творении получает свое самобы- тие, становясь миром, как его божественная субстанция, как Бог в мире. София «есть субстанция мира, которая только и делает мир миром, не призрачным, но в себе обоснованным». В тварной Софии, т. е. в мире, человеку дано быть мировой ипостасью, тварным Богом. В этой статье он еще отвергает совпадение Софии с природой (усией) самого Бога в его трех ипостасях, но далее в «Агнце Божьем» (1933), первом сочинении «большой трилогии» под заглавием «О Богочеловече- стве», он такое отождествление производит. Однако такая модификация софиологии, по замечанию В. В. Зеньковского, создает дополнительные трудности и ведет к отождествлению Софии в Боге и в творении, препятствует отстаиванию идеи творения, онтологического различия мира и Бога, а значит, приближается к пантеизму.
Стараясь раскрыть тайну Божественной Софии, Булгаков все время балансировал на грани неустранимых в рациональном мышлении антиномий. Среди основных упреков в его адрес был упрек в возобновлении гностической ереси об отпадении Софии. Однако если у гностиков следствием отпадения Софии является враждебный мир, который должен быть упразднен, то у Булгакова, напротив, София является принципом тварности, и его учение можно охарактеризовать как просветленный космизм.
В своем учении о материи Булгаков отправляется от платоновского «Тимея», где материя определена как «темный и трудный вид», но тенденция к преодолению платоновского дуализма, в котором подлинное идеальное бытие противостоит постигаемой лишь посредством незаконного умозаключения материи, в сторону софиологического монизма намечается отчетливо уже в «Свете невечернем» и все более явно выражается в дальнейшем. Прежде всего Булгаков уходит от традиционного не только для платонизма, но и практически для всей античности дуализма духа и плоти. Христианство, считает он, вносит совершенно новое для античности понятие духовной телесности, преображенного тела, и именно духовное тело содержит ту норму телесности, о которой говорит апостол Павел: «Есть тело душевное, есть тело и духовное» (1 Кор. 15:44). Тело не может не быть первозданной сущностью, раз плотью стало само Божественное Слово. Булгакову удается в значительной мере избавиться от спиритуализма соловьевской философии, видевшего в материи здешнего мира лишь «грубую кору вещества». Особая приверженность православия обрядам освящения - воды, хлебов, плодов, цветов, домов - также свидетельствует в пользу «религиозного материализма», поскольку в материи усматриваются не только символы духовного мира, но и особая реальность, причастная вечному бытию, подлежащая преображению. «...Христианство, - писал Булгаков, - есть религия не только спасения души, а и духовного прославления тела»1. Само выражение «религиозный материализм», как-то оброненное Соловьевым, стало в некотором смысле упреком, адресованным Булгакову и Флоренскому П. Б. Струве, видящим в «богоматериализме» «религию кружка», которая вряд ли когда-нибудь сможет снова стать религией народных масс.